— Становитесь, Дженкинс, — велел Сент-Ив. — Пропустите руку под узел, вот тут, чтобы поддержать. И вы, Табби, тоже, если не возражаете. Мы не можем себе позволить уронить его. Помоги нам боже — хотя бы как временное подспорье, ведь мы не слишком много хотим. Я понесу фонарь. А теперь подняли — все разом!
И, равномерно распределив вес Хасбро между собой, они двинулись вверх по тропе тяжелым ровным шагом.
XLI
СРАЖЕНИЕ
Жюль Клингхаймер сидел в известняковой нише, освещенной его собственной фосфоресцирующей плотью. Голова Мориса де Салля оставалась в клетке, тоже испускавшей зеленый свет. Впрочем, испускала она и кое-что другое, что можно было бы назвать продуктами ментального распада — их наличие ощущалось как крайне неприятный запах. Человек этот был в свое время воплощенным злом, по-своему блистательным, но теперешняя эманация мозга де Салля была в высшей степени идиотичной и по этой причине более злобной — звериное безумие, тяготившее даже Клингхаймера и, похоже, неуправляемое. «А с чего ему быть другим?» — думал он. Голова теперь была вещью — да, наделенной изрядной мощью, — но простой камень мог превратить ее в желе. Жюль Клингхаймер, будучи живым человеком, имел выбор — множество выборов — и переживать из-за какой-то головы не собирался. Вот еще! Клингхаймер пнул клетку и немного изменил положение тела. Теперь он отлично видел хижину, где укрылись мальчишка и Клара. Внутри он заметил еще какого-то старика — должно быть, Гилберта Фробишера. Отныне никто из них не сможет покинуть хижину без ведома Клингхаймера, который с удовольствием избавит мир от обоих мужчин, как только выпадет подходящий случай. Хотя лучше подождать, пока вернутся Флиндерс и Дженкинс, чтобы его руки остались чисты — из уважения к Кларе, чьи чувства пока невинны.
К несчастью, лицо Клингхаймера было перепачкано липкой кровью Шедвелла, что вызывало тошноту — он высоко ценил личную чистоту. Однако раздражение умерялось радостью от того, что этот человек мертв. Именно промахи Шедвелла стали причиной сегодняшнего беспорядка и, уж конечно, всех этих ненужных трудностей с Кларой. Шедвелл поселил в ней глубокий страх вместо доверия, которое можно было бы выпестовать и воспользоваться этим с выгодой. Шедвелл был слабым — мелкотравчатый болтун с грязными мыслишками, и это проявлялось во всех его словах и поступках, делая полезным лишь на время.
Это из-за криворукости Шедвелла они очутились сегодня тут, глубоко под Лондоном, вместо того чтобы следить за приготовлениями к завтрашней свадьбе. Женщины, особенно деревенские девочки вроде Клары, питают особое пристрастие к церемониям. Право же, он будет удивлен, если отношение Клары к нему не изменится после всех этих ритуалов! И тогда Клингхаймер получит возможность показать ей, как все отныне будет.
А сейчас он не представлял себе истинного состояния ее разума. Вполне возможно, предатель Заундс и этот пронырливый мальчишка похитили Клару, увели сюда против ее желания. Клингхаймер видел, как Заундс, таща ружье, из которого вылетела пуля, прикончившая Шедвелла, укрылся в каменной деревне с женщиной, которая, предположительно, принадлежит Смайти. Естественно, желание карлика завладеть этой особой объясняется лишь похотью. Мотив, который легко становится столь же мощным, что и алчность. Человеческое животное слишком часто оказывается омерзительной тварью. Клара должна убедиться: Жюль Клингхаймер лишен каких бы то ни было низменных мотивов и просто желает подняться на более высокую ступень развития.
В нынешний момент Клингхаймер не отказался бы от большего комфорта — сидеть на импровизированном каменном кресле было неприятно. Он постарался набросить покров на окружающее, чтобы заглянуть глубже, унять болтовню сознания и позволить себе отдаться течению. Вообразил свой детский деревянный сундучок и созерцал картинку с горами на передней стенке, пока она не стала ясной и отчетливой до мельчайшей детали. Клингхаймер видел прожилки дерева и крохотные трещины в досках, черный железный запор в пятнышках ржавчины. Крышка медленно поднималась, описывая дугу, вздымалась и откидывалась назад, открывая окно в мир духа. Он позволил своему духу воспарить над сидящей оболочкой и, на мгновение зависнув над сундучком, опуститься туда. Вскоре он ощутил тени иных духов, которые порхали вокруг него, словно летучие мыши. Вдали простиралась таинственная тьма недосягаемого моря, которое, подозревал он, и было самим сознанием. Оно дыбилось и опадало, как настоящее море, и он желал знать, можно ли отправиться в плавание по нему, быть может, погрузиться в его глубины — кто знает, какие чудища обитают под его переменчивой поверхностью…
С этой мыслью пришло осознание двух вещей: ненавистного присутствия изуродованного духа Мориса де Салля и близости Клары, чей разум был совершенно безмятежен. Он уловил мерцающее видение ее лица, закрытых глаз и спокойных черт. Она лежала на тюфяке в каменной хижине, ее разум искал его сознание или остерегался его. «Да», — подумал Клингхаймер и опустил свой дух вблизи, совсем как пастырь, усаживающийся подле спящего ягненка.
Звук, подобный тому, что издают газы, вырвавшиеся из раздувшегося трупа животного, донесся из клетки де Салля, отчасти вернув Клингхаймера к реальности, и в этот краткий безумный миг видение головы Сары Райт выросло в дюйме от его лица. Она держалась на ножке гриба, кривящийся рот был полуоткрыт, оживающие глаза смотрели прямо в его зрачки, и в них было неистовое омерзение. Она моргнула, и разум Клингхаймера инстинктивно дернулся, словно рыба на крючке. Изображение стало отплывать, отступая к дальнему морю и становясь все меньше, пока совсем не погрузилось во тьму, будто зеленоватая луна.
Клингхаймер заставил себя снова сосредоточиться на парении в мире духов, хотя ему мешала мысль, что Сара Райт и сейчас смотрит в него. Конечно, это было возможно — он подозревал, что ее сознание проявило себя тогда у Пиви, — но такие вещи были маловероятны, учитывая толщу камня, разделявшую их. Скорее всего, это был мерзкий трюк воображения, ошибочное ментальное фото — и ничего более. Блуждающий разум — это ослабленный разум, предупредил Клингхаймер себя и мало-помалу поплыл вглубь.
Разум Клары ожидал его там, удивительно спокойный и сосредоточенный. Он поискал способ войти в него и приветствовал его в собственном разуме, заботясь о том, чтобы открыть свои мечты и желания…
…И мгновенно ощутил, как в его голове нарастает гром, какофония ментального шума, напоминавшего грохот сухих костей по оловянным тарелкам. Вокруг поднялся туман, сквозь который его зрение не могло проникнуть. Задул ветер — ветер, который он скорее видел, чем ощущал, — и в тумане начали открываться своеобразные окна. Гнусные образы всплывали в этих пространствах, будто экспонаты в музейных стеклянных ящиках: убитые дети, освежеванные животные, части человеческих тел, черные от мух. В одном он увидел собственную мать и себя ребенком — мать хрипела, стискивая его запястье и пытаясь подтащить его к пылающему углю, который держала другой рукой в железных щипцах, и на лице ее блуждала безумная улыбка. Образы кружили вокруг Клингхаймера, словно он застрял в центре карусели. Он оставался неподвижен, не смея шевельнуться, чтобы самому во плоти не угодить в тот или другой кошмар.
Непонятная ужасная сила пульсировала в его голове, распирая ее и давя на глаза изнутри, словно другой разум рвался наружу, стремясь за пределы его черепа. Дернувшись вперед, он закричал и замахал руками в дикой попытке убедиться в прочности чего-нибудь подлинного. Тыльная сторона его левой кисти врезалась в известняк, и он ощутил, что стоит на коленях, сердце его колотится, как безумное, а по костяшкам пальцев бежит кровь. Клингхаймер стиснул виски и снова сел, тяжело дыша и пытаясь сглотнуть ком, вставший в горле.
Откуда эти видения? Их создавала не Клара. Она не способна сотворить такое. Но пригласила-то его открыть свое сознание она, а когда он принял приглашение, все это вторглось в него, словно те серебряные пчелы, что ворвались в его разум в клинике Пиви. Клингхаймер скрылся в дальнем внутреннем углу собственного ума, но закрыть его не сумел — кто-то удерживал дверцу. Это было мужское присутствие, и оно порабощало его разум: Клингхаймер видел достаточно ужасов, чтобы понять это. Шатаясь, он поднялся на ноги, схватил клетку де Салля и вышвырнул вон из ниши, та дважды подскочила и осталась лежать — ближе, чем ему хотелось.