Показались ноги Клары в чулках — она молча спрыгнула с кровати и замерла.
— Это Финн. Я пришел за тобой, — сердце юного влюбленного заколотилось, когда он сказал это и с радостью услышал, как Клара подбежала к двери и опустилась на колени рядом с ней. По ее шумному вздоху он понял, что девушка плачет.
— Тебе не надо говорить, пока не захочешь, Клара, — сказал Финн в скважину. — Я только на секунду, а потом мне надо спрятаться. У нас есть друг в доме — по крайней мере, мне так кажется. Если через минуту за мной придут, значит, меня предали, и тогда я тебе ничем не помогу. Если нет, то помни, что в доме есть бородатый карлик по имени Бомонт, по-настоящему добрый человек. Мы должны доверять ему. Профессор Сент-Ив и Элис с Хасбро в Лондоне, и я надеюсь получить их помощь, если не сумею освободить нас обоих. Просто хочу сказать, что ты не одна. Нам нужен ключ и выход отсюда, но я найду и то и другое. Я ехал за увозившим тебя экипажем с фермы «Грядущее» на старом Неде Лудде, и не вернусь в Айлсфорд без тебя. Я это обещал Матушке Ласвелл.
— Матушка жива? — спросила Клара.
— Именно так, — ответил Финн, счастливый тем, что впервые слышит голос девушки. Ни разу прежде такого не случалось. «Прекрасный голос», — подумал он. — Я перешел через ручей и отвязал ее.
Он понял, что Клара снова плачет, и этот звук заставил его смолкнуть.
— Я знала, что ты придешь, — сказала она наконец. Убежденность в ее голосе сделала Финна счастливее, чем когда-либо. Однако это длилось лишь миг, потому что где-то громко хлопнула дверь — видимо, в другом коридоре того же этажа. Клара, очевидно, тоже услышала это, потому что сказала: «Беги, Финн!»
Финн тенью метнулся по коридору, скользнул за решетку и, прикрыв ее за собой, стал спускаться по лестнице, скорее скользя, чем опираясь на ступеньки, и тормозя руками, которые быстро начало жечь. Мимо комнаты мистера Клингхаймера парнишка пролетел, как падающий камень: прокрадываясь, он ничего не выигрывал. Через секунду Финн приземлился в подвале. Глянув вверх, не обнаружил никаких следов погони и не услыхал суматохи и криков.
Он подумал о Кларе, чьи рыдания обернулись счастьем. Она знала, что помощь рядом. Она заговорила с ним, и это придавало ему уверенности. Финн был рад, что оказался добровольным заключенным этого дома, а потом вдруг понял, что рад и тому, что Клара здесь, и тут же отмел эту мысль как недостойную, однако целое мгновение был сбит с толку мешаниной чувств.
Пробираясь мимо контейнера доктора Нарбондо, парнишка заглянул туда и увидел, что зеленые грибы ярко сияют, излучая собственный свет. Нарбондо возлежал на них, как на диване, так что открытый ящик выглядел экспонатом цирка уродов мистера Аффнера в Пикадилли-холл. Зеленая слизь сочилась из уголков рта Нарбондо на его бороду, которая слабо светилась, как и волосы. Открытые глаза доктора были не такими безжизненными, как прежде. Однако смотрел он в бесконечность, и Финну стало любопытно, работает мозг злодея-вивисектора или же пуст. Конечно, доктор был парализован. Финн поднес палец к лицу Нарбондо так близко, как посмел, и поводил им вправо-влево. Мгновение казалось, что лежащий его не видит, но потом он моргнул, и глаза его последовали за движущимся пальцем. Финн отдернул руку и рванул в кладовую, жалея, что привлек к себе внимание.
На него навалилась настоящая усталость, отчего дневной сон в кладовке показался лишь кратковременным отдыхом. Тихонько пробравшись сквозь свалку темной мебели к двери в потайную комнату, парнишка шмыгнул внутрь. И, оказавшись в безопасности, решил до того, как уснет, хорошенько набить рыбацкую корзинку — съесть один из сливовых пудингов мистера Клингхаймера.
XIX
ТРАКТИР «ПОЛЖАБЫ БИЛЛСОНА»
Элис Сент-Ив сидела за столом в общей гостиной «Полжабы» на Ламбет-корт, в Смитфилде, в очаге горели дрова, ночной ветер завывал в вязах. Комната была отделана панелями старого дуба, по стенам крепились газовые канделябры, а рядом висели изображения кораблей на море, заключенные в тяжелые рамы. Справа от очага располагались две гравюры с видами старого Смитфилда. Считалось, что они изготовлены Хогартом полтора столетия назад. Несмотря на все эти уютные детали, тревога пропитывала все помещение — или так казалось Элис, едва притронувшейся к стакану портвейна, который стоял перед ней бог весть сколько времени. Она, как и весь день до этого момента, думала о муже — о том, где он, ранен ли, о его твердом духе и силе ума. Элис в очередной раз прогнала мысли о его возможной смерти: не было никаких причин думать, что он мертв.
Однако она понимала, что удерживает эту мысль в глубинах сознания силой, и задумывалась, надолго ли хватит ее линий обороны. Она уверяла себя, что Лэнгдон выбирался десятки раз из куда более трудных положений. Отхлебнув из стакана, Элис посмотрела сквозь стекло на пламя в очаге.
Катастрофу у реки она видела совершенно отчетливо. Слава богу, Лэнгдон был уже глубоко внизу, а вот Гилберт, бедняга, почти у входа. Элис не сомневалась, что взрыв, вызвавший обрушение, произошел там, где потолок пещеры был относительно тонким, где-то у поверхности. Не исключено, совершенно не исключено, что ее муж оказался достаточно глубоко, чтобы не попасть в завал и выжить, и в таком случае причин предполагать, что… Вообще думать об этом не стоило.
Элис перевела взгляд на мисс Бракен, которая за столом раскладывала пасьянс, жульничая с картами. Элис вспомнился ее задыхающийся голос: «Где мой Гилберт?» В ее тоне не было ничего нарочитого, только искренний испуг. Элис снова вспомнила о краденых ложках и предположила, что мисс Бракен, как ворона с ее потрясающей шляпки, просто обречена хватать и прятать блестящие предметы. Миниатюрная женщина изрядно перенервничала днем, после обвала, и сейчас выглядела подавленной. Впрочем, казалось, что она не столько убита горем, сколько опасается Табби — возможно, думает, что он способен вышвырнуть ее в бурную ночь. Это маловероятно: ум и сердце Табби были всецело заняты утратой дяди и разладом между ними. Сейчас Фробишер-младший находился наверху, где присматривал за тем, как выносят багаж сэра Гилберта из номера, который ему больше не понадобится. К тому же комнату эту уже зарезервировали двое мужчин, расположившихся у огня и потягивавших вино в ожидании, пока там приберут.
Поразительно, что газетный бюллетень, извещавший о смерти Гилберта Фробишера и «знаменитого естествоиспытателя и исследователя Лэнгдона Сент-Ива», продавался на набережной и по всему городу уже через несколько часов после обвала и изобиловал изображениями карстовой воронки и дискуссиями о взрывчатых газах, наверняка воспламенившихся от горящей лампы. Теория была вполне разумной — более разумной, чем подозрения Элис о том, что причиной беды стала адская машинка, приведенная в действие суетливым подрывником, — но ничем не помогала вернуть ее Лэнгдона. Да и взрыв произошел не там, где находилась лампа, что видели все, находившиеся на яхте, а не только Элис.
Сент-Ив был всего лишь примечанием к зловещему счету трагедии, потому что Гилберт Фробишер, чье богатство было неисчислимо, недавно доставил в Лондон огромного карибского осьминога, которого намеревался поместить в виварий над церковью Всех Святых в устье Темзы, и благодаря этому стал весьма знаменит.
Генриетта Биллсон, владевшая вместе с мужем, Уильямом, заведением «Полжабы», сейчас убирала остатки их ужина. Гилберт сам заказывал перемены блюд, включая ягненка с Ромнейских болот и огромных скальных устриц из Уитстейбла. Но самого Гилберта, который помог бы съесть все это, не было, и даже Табби горестным образом не справлялся. Хасбро исчез, заглотив необходимый минимум, поскольку стремился поскорее вернуться к воронке, чтобы выяснить, не нашли ли там что-нибудь полезное.
Миссис Биллсон, передав стопку тарелок Ларсу Хоупфулу, мальчику-подручному, застыла у стола, поглядывая на одного из новых гостей — низенького человека лет сорока с вкрадчивыми манерами, мускулистого и жилистого, с желтыми курчавыми волосами. Пальто этот тип не носил, зато вырядился в голубые гетры. Он скорее напоминал жокея, нежели коммивояжера. Его партнер, покрупнее и потяжелее, с широким лицом, время от времени отрывался от своей газеты и рассматривал мисс Бракен. Генриетта Биллсон не терпела нахалов, и в ее глазах появилось опасное выражение. Внезапно лицо хозяйки трактира изменилось, она повернулась и исчезла в кухне. Элис не заметила ничего, что могло бы вызвать такую реакцию Генриетты.