– Ну и ну, Огни Ада! – произнесла Габриэль, опуская Мистраля на землю, но не позволяя ему пуститься вскачь.

– Габриэль, – ласково, вкрадчиво произнес Шаости. Сэйтан про себя называл такой тон «Мужчина пытается успокоить взбешенную женщину». – Это его пара. Он беспокоился о ней. Я бы на его месте не хотел ждать, если бы речь шла о тебе. Пожалуйста, отпусти его.

Габриэль гневно воззрилась на Шаости.

– Он пойдет шагом, – поспешно добавил тот. – Верно, Мистраль?

Жеребец не собирался отвергать помощь неожиданного союзника, даже если тот ходил на двух ногах. «Я пойду шагом».

Габриэль неохотно отпустила единорога.

Мистраль поплелся навстречу Лунной Тени, понурив голову, как маленький мальчик, которому только что устроили головомойку, а строгая няня еще не скрылась из вида.

– Ну вот, посмотри, что ты наделала! – произнес Кхари. – У него даже рог поник.

– Могу поспорить, твой рог тоже сникает, когда ругают тебя, – ехидно ухмыльнувшись, произнесла Карла.

Прежде чем Кхари успел ответить, Джанелль поставила чашку и тихо произнесла:

– Пришло время.

Все притихли, когда девушка направилась к деревьям.

– Ты знаешь, что должно случиться? – настороженно спросил Люцивар у Сэйтана, когда наконец добрался до лагеря и опустился на бревно рядом с отцом.

Повелитель покачал головой. Как и все остальные в лагере, он не мог отвести взгляд от кобылы.

– Мать-Ночь, она прекрасна!

– Она не только Королева, но и Черная Вдова, – сухо произнес Люцивар, глядя, как Мистраль сопровождает свою Леди. – Что ж, если кому-то и влетит за излишнюю суетливость, по крайней мере, пусть лучше это будет он, чем я.

Сэйтан тихо рассмеялся:

– Кстати, у твоей младшей сестры будет к тебе один разговор. – Не дождавшись ответа, он взглянул на сына. – Люцивар?

Но тот, раскрыв рот, не сводил взгляда с деревьев по левую руку от отца – несколько минут назад за ними скрылась Джанелль.

Сэйтан обернулся… и забыл, как нужно дышать. На девушке было длинное черное платье, сотканное из хрупких нитей паучьего шелка. От облегающих рукавов спускались тонкие нити бахромы, украшенные мелкими осколками Черных Камней. Начинаясь прямо над грудью, с воротом оформленным как неровные края настоящей паутины, платье расходилось мелкими многослойными сетями, обрамляя грудь и плечи и обрисовывая стройный силуэт. Крошечные Черные Камни сияли темным огнем на конце каждой нити.

Обе руки украшали кольца с Черными Камнями. На шее висел огромный Черный Камень, забранный в паутину, сплетенную из хрупких золотых и серебряных нитей.

Этот наряд был сделан для Джанелль – Ведьмы. Эротический. Романтический. Пугающий. Сэйтан чувствовал дремлющую в каждой нити силу. И он сразу же понял, кто создал это платье, – арахнианки. Пряхи Сновидений.

Не сказав ни слова, Джанелль взяла рог Кэтиена и скользящей походкой направилась к открытой земле. Короткий шлейф свободно струился за ней.

Сэйтан хотел было напомнить девушке, что наступили ее лунные дни, что нельзя направлять силу через свое тело прямо сейчас. Но он вовремя осознал, что под своей человеческой маской Ведьма тоже носила маленький витой рог в центре лба, – и промолчал.

Она провела несколько минут, меряя шагами лужайку, глядя на землю под ногами так, словно ей было необходимо найти подходящее место.

Наконец, удовлетворившись результатом, Джанелль повернулась к северу. Подняв к небу рог Кэтиена, она завела песню одной пронзительной нотой. Опустила руки, указав рогом на землю, и продолжила следующей, немного другой, но столь же резкой. Затем, воздев к небу распростертые руки, Джанелль начала петь на Древнем языке.

Песнь Ведьмы.

Сэйтан чувствовал это каждой костью в своем теле, чувствовал, как отзывается на ее голос его кровь.

Призрачная паутина силы соткалась под босыми ногами девушки и быстро разошлась по всей земле – все дальше, и дальше, и дальше.

Ее песня изменилась, превратилась в погребальный плач, наполненный скорбным торжеством и глубоким горем. Ее голос слился с ветром, с водой, травой, деревьями. Летел по кругу. По спирали.

Неподвижные, белые тела мертвых единорогов начали сиять. Зачарованный, Сэйтан невольно задумался, действительно ли, если посмотреть сверху, их тела будут напоминать звезды, которые спустились сюда, чтобы отдохнуть на священной земле.

Возможно, будут. Возможно, спустились.

Песнь изменялась вновь и вновь, пока первая и вторая ноты не слились в ней. Конец и начало. От земли и в землю.

Тела единорогов растворились в траве.

Представители родства никогда не приходили в Темное Королевство. Теперь Сэйтан знал почему. И еще он знал, что людям никогда не удастся с легкостью поселиться в Краях, принадлежащих родству, без согласия на то четвероногих Братьев и Сестер. И еще он знал теперь, что сотворило те странные вместилища силы, в которые он сегодня не решился зайти.

Родство не покидало своих Краев. Они становились их частью. Сила, заключенная в каждом из них, навеки связывалась с землей.

Призрачная сеть силы угасла.

Голос Джанелль и последние лучи солнца угасли одновременно.

Никто не двигался. Никто не говорил.

Снова придя в себя, Сэйтан осознал, что Люцивар крепко обнимает его за плечи.

– Проклятье, – прошептал эйрианец, поспешно стирая слезы с глаз.

– Живая легенда, – прошептал Сэйтан. – Воплощенная мечта. – Горло сжалось, и он поспешил закрыть глаза.

Он почувствовал, как Люцивар оставил его и ушел куда-то.

Открыв глаза, Повелитель наблюдал за тем, как Люцивар, поддерживая девушку, помогает ей дойти до их лагеря. Все мышцы ее лица напряглись, выдавая испытываемую боль и крайнее изнеможение, однако в сапфировых глазах теперь воцарился покой.

Ковен без единого слова собрался вокруг Джанелль и повел ее под сень деревьев.

Тихо переговариваясь, юноши мешали похлебку в котлах, нарезали хлеб и сыр, передавая тарелки и чашки для ужина.

За пределами круга света от костра единороги готовились ко сну.

Кхари и Аарон отнесли миски с тушеным мясом и водой туда, где Ладвариан и Каэлас присматривали за осиротевшими жеребятами.

Когда девушки вернулись, Джанелль вновь была одета в брюки и длинный, тяжелый свитер. Она зарычала на Люцивара, завернувшего ее в одеяло, на которое было наложено согревающее заклинание, но ярость в этом звуке была притворной. Да и против миски с едой, которую эйрианец подал, девушка не возразила.

Они все тихо говорили о чем-то за едой. Незначительные мелочи, легкое поддразнивание. Ни слова о том, что им сегодня пришлось сделать и что предстояло совершить завтра. Несмотря на все свои усилия, они обошли лишь незначительную часть Шэваля, и только Джанелль знала, сколько единорогов когда-то населяло этот остров.

Только Джанелль знала, сколько их сегодня слилось с землей.

– Сэйтан? – сонно произнесла она, прильнув головой к плечу приемного отца.

Он поцеловал ее в лоб:

– Что, Ведьмочка?

Джанелль молчала очень долго. Он уже решил, что она заснула.

– Когда состоится следующее собрание Темного Совета?

5. Кэйлеер

Лорд Мегстром честно пытался думать о просительнице, стоящей в кругу, но она пришла с точно такими же жалобами, что и семеро до нее, и он сомневался, что остальные двадцать смогут сказать Темному Совету что-то новое.

Он наивно полагал, что, став Третьим Трибуном, возможно, обретет определенный вес, что с его мнением начнут считаться. Он надеялся, что его новое положение поможет усмирить слухи и оскорбления, витавшие вокруг семьи Са-Дьябло.

Уже одно то, что ни одна Королева за пределами Малого Террилля не верила, будто в этих сплетнях есть хоть крупица правды, должно было о многом поведать Совету. Что суждения Темного Совета уважались и ни разу не оспаривались другими расами, принадлежащими к Крови, на протяжении всех тех лет, что Повелитель и Андульвар Яслана являлись его членами, должно было рассказать еще больше. Особенно если учесть, что теперь это обстоятельство изменилось.