Может, шпилевая лебедка? Наверняка ведь для смещения секций крыши усилий потребуется не больше, чем для подъема огромного якоря на корабль. Лэнгдону тут же припомнилось осадное орудие Клео, и воображение его нарисовало слона, тянущего рычаги лебедки, в результате чего крыша легко смещается в сторону. Какое-то время он всесторонне обдумывал идею и в итоге, вопреки ее внешней вычурности, нашел весьма привлекательной. Киблу, несомненно, не составит труда создать автомат наподобие гигантской копии слона Клео, вот только его постройка обойдется в стоимость всей фермы. Затем Сент-Ив вспомнил, что Финн Конрад вырос в цирке и как-то раз заявил, будто ему доводилось дрессировать толстокожего гиганта. По правде говоря, паренек много чего утверждал, и иногда верилось в его россказни с трудом. Но с другой стороны, за все время знакомства с Финном Сент-Ив не замечал за мальчишкой какой бы то ни было склонности к преувеличению. Несомненно, ученик садовника будет вне себя от счастья, если ему поручат дрессировать слона. Места в амбаре даже для крупного экземпляра хватит, к тому же многообразные выделения слоновьева тела совершенно безвредны. Навоз, кстати, еще и послужит отличным удобрением. Эдди и Клео будут ездить на слоне в Айлсфорд, как на пони.
Но тут Сент-Ив представил себе вероятную реакцию Элис, и улыбка его угасла. Убедить жену согласиться завести громадное животное, скорее всего, окажется гораздо труднее создания механизма открывания крыши. А что, если помалкивать о слоне до самого окончания работ? Но это будет все равно что соврать. Элис немедленно это поймет, а у нее весьма стойкие принципы относительно честного поведения. И если Лэнгдон не станет с ними считаться, не видать ему слона как собственных ушей, а сам он будет выглядеть полнейшим ничтожеством.
Возможно, проблема существенно упростится, размышлял далее Сент-Ив, если он доверится Финну. Паренька убедить в чем-либо вообще несложно, хотя порой это Лэнгдона настораживало. Однако, в отличие от Элис, уговаривать парнишку не придется — он сам поймет всю пользу от слона. И если затем повернуть дело так, будто идея изначально принадлежала мальчишке…
Перед Сент-Ивом высилась громада амбара. Близился вечер, солнце висело над самым горизонтом, и лучи его падали прямо в проем открытых ворот. Перво-наперво придется его расшить, поскольку дирижабль доставят задолго до того, как он переделает крышу и раздобудет подходящего слона. Завтра, если у Элис не возникнет возражений, он наймет рабочих. Внутри, за исключением освещенного солнцем участка возле самих ворот, было довольно темно. Справа маячил стог сена, а слева стояли повозка и двуконный экипаж. Жить на широкую ногу они начали недавно, исключительно благодаря тетушке Агате — вот уж действительно щедрая душа, коли в своем весьма объемистом завещании озаботилась благосостоянием нескольких племянников и племянниц. Кстати, своей страстью к рыбалке Элис обязана как раз старой леди, претендовавшей на родство с Исааком Уолтоном [87] и исколесившей всю Шотландию и Ирландию, зачастую в одиночку, с целью значительно уменьшить в тамошних речках поголовье лосося и форели.
Вдруг Лэнгдон замер и сощурился на густые тени подле самой стены, напряженно вслушиваясь в вечернюю тишину. Мгновение назад там явственно что-то шевельнулось. Быть может, овца-отступница самовольно вернулась домой? Какое-то время в темноте совсем ничего не различалось, но затем замерцал слабый свет, словно в амбаре появился заблудший светлячок или ведьмин огонек. В следующий миг он, угасая, образовал что-то вроде гало, формой смахивавшее на силуэт человека, которое быстро растворилось во мраке. Потом все повторилось, но свет стал гораздо ярче, а несомненно антропоморфный образ — резче, глубже и явственнее. Его окружало тусклое, но устойчивое сияние. Вытянув шею, Сент-Ив осторожно шагнул вперед. Волосы у него на затылке встали дыбом. В гости к Сент-Ивам пожаловал очень странный неизвестный мальчик — в этом теперь не возникало никаких сомнений. Он сидел на бочонке с уксусом, подавшись вперед, был отчетливо различим и казался вполне вещественным.
Вид мальчика, окруженного аурой призрачного света, совершенно огорошил Сент-Ива. Объяснить подобное зрелище он мог либо проблемами со зрением, либо неким внезапным помешательством. Паренек — точно не Финн Конрад, однако примерно его возраста — держал в руке прутик. Чуть наклонившись вперед, он что-то рисовал на земляном полу амбара. Или прокладывал канавку? Затем Лэнгдон потрясенно осознал, что смотрит сквозь фигуру загадочного гостя. За мальчиком проступала дощатая стена, а под его ногами и попой — бочонок.
Рационального объяснения картине, каковой она прямо сейчас представлялась Сент-Иву, не существовало, а иррациональное он от всей души презирал. «На бочонке с уксусом, допустим, сидит ребенок, — убеждал себя Лэнгдон, — а его прозрачность — очевидно, всего лишь оптическая иллюзия, игра солнечного света и теней». Несомненно, видение легкообъяснимо, достаточно лишь как следует сосредоточиться на проблеме.
— Итак, юный сэр, — начал было Сент-Ив, наконец-то обретя голос, однако мальчик — бог весть, услышал он что-то или нет — стал исчезать, рассеиваясь, словно пар в теплую погоду. Через пару секунд от него осталась только смутное сияние прежней формы. Прутик же сам по себе держался в воздухе, по-прежнему черкая по земле. Наконец полностью исчезла и аура, а палочка упала на землю.
Сент-Ив заморгал, отказываясь признавать подлинность увиденного. Разум его отрицал действительность происшествия. Ему пришло в голову, что, возможно, он все-таки отравился болиголовом, каким-то образом проглотив дозу яда или же вдохнув достаточное количество его паров, и вот теперь пожинает плоды своей беспечности. Какие там дальнейшие симптомы? Паралич, потеря речи и тошнота при сохраняющейся ясности ума. Однако ощущал Лэнгдон только последнее. Он осторожно двинулся вперед, намереваясь осмотреть прутик, который мог еще хранить тепло руки мальчика — если таковой, конечно же, был, а не являлся хитро наведенной иллюзией. Палочка лежала подле основания бочонка и уж точно была весьма материальной. Сент-Ив не без опаски подобрал ее, но каких-либо заключений сделать не смог. Прутик оказался ни теплым, ни холодным. Совершенно обыкновенным. Тогда Лэнгдон снял с крюка на стене фонарь, зажег его, подкрутил фитиль и поднял над бочонком. На утрамбованной грязи проступило еле-еле выцарапанное имя: «Мэри».
Сент-Ив что есть сил зажмурился, лихорадочно выискивая хоть какие-то объяснения феномену. Возможно, в наведенном ядом болиголова безумии он сам, не отдавая себе отчета, взял прутик и вывел на земле имя. Он попытался припомнить всех известных ему женщин по имени Мэри. Таких имелось даже несколько, вот только за последние недели или даже месяцы он не вспоминал ни об одной из них. Почему же тогда он написал именно это имя? Следующий виток безумия?
Неведение наполняло душу Сент-Ива страхом, и внезапно ему остро захотелось, чтобы рядом оказалась Элис. Лэнгдон отвернулся от бочонка и сощурился на яркий свет садящегося солнца, вовсю заливающий проем ворот. Посреди сияния высилась черная как смоль фигура — силуэт высокого худощавого мужчины с разведенными руками. Сент-Ив сдавленно вскрикнул, в ужасе взирая на призрак. К счастью, вскоре закатные лучи светила стали менее яркими, и этот жуткий силуэт превратился в человека во плоти, да еще и в давнего знакомца Лэнгдона. Правда, всем хорошо было известно, что этот самый человек погиб лет восемь назад.
VI
ВОЗВРАЩЕНИЕ БИЛЛА КРАКЕНА
— Я вернулся, — объявил стоявший в воротах амбара визитер вполне живым голосом Билла Кракена, старого друга.
— Из мертвых? — спросил Сент-Ив, у которого голова все еще шла кругом после созерцания призрачной фигуры на бочонке с уксусом. Он отчаянно пытался соотнести феномен прозрачного мальчика с привидением Билла Кракена, однако, увы, безуспешно.