— Возможно, нет, — поморщился Сент-Ив. — Но мне лучше рассказать все только один раз, когда прибудет мистер Лофтус. Признателен за вашу доброту, мэм. И бренди у вас первосортный.
— Брат Лофтуса привез бочку с той стороны пролива, в лодке. Ее владельцы были так добры, что высадили его с бочкой в удобном месте, в Шелмерстоне, где мы стояли недолго прошлой весной. Он поделился бренди, брат то есть, и с тех пор все остальное для мистера Лофтуса стало просто «пойлом». Ему позарез нужен настоящий французский бренди, к которому он привык. «Попробуешь новое, забудешь про старое», — верно говорят. Ну вот, сэр. Теперь вы меньше схожи с покойником. А вон и мистер Лофтус с Шиптоном возвращаются. Лофтус вам поможет разобраться.
Это и вправду был мистер Лофтус, который взглянул на ночного гостя без особого содрогания, но довольно быстро Сент-Ив обнаружил в руке свежий стакан бренди, а на тарелке перед собой — холодный мясной пирог, сыр и хлеб, и только благодаря высшим силам он сумел оставаться в сознании достаточно долго для того, чтобы поведать свою историю в кратком варианте, опустив многие детали и скупо намекнув на взрыв. Через полчаса он уже шагал к «Спаниардс-Инн», а сопровождавшие профессора Лофтус и Теодосия несли мешок с одолженной Лофтусом одеждой и другими нужными вещами.
Наконец Сент-Ив устало опустился в кровать, ощущая, как ноют ребра. С пустоши доносилась перекличка козодоев, по оконным шторам струился лунный свет. Лэнгдон подумал об Эдди и Клео, которые в уюте и безопасности спят в своих кроватках в Скарборо, и в те несколько мгновений, которые занял переход ко сну, успел послать беззвучное «спокойной ночи» Элис, вспомнить те полные счастья часы, что провели они в этом самом номере, и поразмышлять о необходимости помнить благодеяния друзей. Проснувшись некоторое время спустя от шума дождя, он ощутил глубокую благодарность судьбе за то, что находится сейчас под крышей и в постели.
XVIII
СОН, ПОДОБНЫЙ СМЕРТИ
Финн вынырнул из глубин сна и огляделся: он лежал в кладовой у стены на весьма удобном мешке муки. Он не помнил, как уснул, и не имел представления, сколько часов провел в объятиях Морфея, теряя время, которого и так было невозможно мало. Пошарив по карманам, Финн нашел ломоть хлеба и кусок сыра, съел их, потянулся и решил, коли уж он встал, обследовать место своего временного заточения. Подвал был велик, с несколькими хранилищами. В ближнем Финн заметил свисавшие с потолка кожаные ремешки, которые включали электрический свет, когда за них дергали. Он попробовал сделать это и поспешно отпустил ремень, поразившись тому, как стеклянные шары вспыхнули, словно солнце, вышедшее из-за туч. Электричество и его жужжание были Финну подозрительны, он слышал, что оно может за секунду изжарить человека, словно рождественского гуся. Газ дружелюбнее. В примыкающем помещении с высоким потолком оказался склад мебели — там стояли платяные шкафы, обеденные столы и тяжелые резные деревянные стулья с точеными ножками. Некоторые были очень старыми, темного пыльного дерева, и все отбрасывали глубокие таинственные тени.
Пробравшись между ними к следующей двери, Финн обнаружил за нею маленькую комнатку с узкой койкой, канделябрами на стенах, толстыми сальными свечами в них и спичками в нише у двери. На кровати лежал матрас, набитый пером, который парнишка прощупал, потом, обратив внимание на шкаф, полный старых книг, заглянул туда и с интересом полистал переплетенные в кожу манускрипты на латыни, на одном значился год издания — «1712». Похоже было на келью отшельника. Финн чиркнул спичкой — просто чтобы посмотреть, годятся ли они, и горящая головка отлетела, вспорхнув, точно комета, приземлилась на напольный ковер и затлела. Парнишка наступил на нее, чтобы затушить. Ему показалось, что в этой комнатке лет сто никто не жил, но пристанище было комфортабельное, даже роскошное для отшельника или, скажем, для разбойника.
Финн решил, что займет эту комнату, если понадобится — если придется провести в этом доме ночь, или две, или сколько там дней и ночей пройдет, прежде чем он уйдет, забрав с собой Клару. Потому что он решил, что не уйдет из Фелл-хаус — Дома ужаса, как Финн теперь называл особняк, — без девушки. Судьба Клары станет его собственной судьбой. Финн был почти уверен — по крайней мере, очень надеялся, — что Бомонт его не предаст, и ни секунды не сомневался, что никто не зайдет в эту комнату, раз не проделывал этого прежде, судя по нетронутому слою пыли на половицах.
С этим парнишка вернулся в кладовую и принялся передвигать корзины и ящики, чтобы посмотреть, какая тут есть еда; обнаружились банки с наперченным окороком, мармелад, маринованные устрицы и бекон, плотно завернутые рождественские пудинги, сахарные головы. Финн подобрал пустой мешок и, наполнив его провизией, вернулся в комнату, которую отныне считал своей. Другой пустой мешок он подсунул под дверь, чтобы в будущем скрыть свет свечей. Удовлетворенный, выключил свет на складе мебели и, перед тем как покинуть кладовую, внимательно осмотрел помещение, оценивая, все ли в порядке, не может ли что-то выдать его присутствия.
Оказавшись снова в комнате с тазами, Финн вспомнил, что сказал Бомонт, когда он спросил карлика, как выйти из этого дома. «Так же, как вошел», — был ответ, данный без промедления.
Он остановился возле контейнера Нарбондо — доктор выглядел так, словно беспокойно спал. Заглянул в лифтовую шахту — та уходила ввысь, похоже, до самого чердака. Обитатели Фелл-хаус могут поднимать из кладовых все, что угодно. Даже ящик с Нарбондо, что достаточно легко: ведь он на колесиках и его можно вкатить в клеть. На всю высоту шахты тянулась деревянная вертикальная лестница. Шахта хорошо освещалась, и это было удобно, хотя Финн задался вопросом, не будет ли кто-либо карабкающийся по лестнице — скажем, он сам — отбрасывать слишком заметную тень.
Лестница была углублена в стену так, чтобы подъемник скользил мимо нее, не задевая. На каждом этаже выходившие к лестнице и к шахте коридор или комнату перекрывала кованая решетка — что-то вроде ажурной двери или калитки. И тот, кто окажется подле любой из решеток, сможет в течение долгого времени наблюдать за субъектом, решившим вскарабкаться по лестнице. Финн размышлял над этим на протяжении десятка секунд, а затем решил, что лучшего времени для осмотра не будет. Риск оказаться замеченным можно свести к минимуму, если вести себя осторожно, а узнать, как тут все устроено, чтобы как-то пригодиться Кларе, необходимо.
Парнишка нырнул в лестничную нишу и, ловко перебирая руками и ногами, очень быстро добрался до первой калитки, за которой лежала тьма. Напротив располагались ворота, которые вели в каретный сарай. Смутный свет проникал между створками. Финн учуял запах лошадей, корма и кожи и решил попробовать, заперты ли ворота.
Он оттолкнулся от перекладины лестницы, на которой стоял, прыгнул и, схватившись, как обезьяна, за канаты, на которых поднимали и опускали лифт, перелетел на другую сторону шахты. Там уцепился одной рукой за консоль, примостился на узеньком карнизе и по очереди толкнул каждую из створок ворот. Заперты. Этот выход закрыт.
Вернувшись тем же манером на лестницу, Финн добрался до следующего этажа, где за кованой решеткой виднелась освещенная комната. Остановившись, прислушался, прежде чем лезть дальше, но, не уловив ни звука, продолжил подъем, пока не увидел решетку, перекрывавшую вход в широкий, залитый светом коридор, где никого не было. Потрогав засов, Финн с радостью обнаружил, что этот вход не заперт — хотя вряд ли все время остается таким.
Теперь до него доносились смутные голоса, кажется, приближавшиеся, и парнишка быстро метнулся вверх по лестнице, к другой освещенной комнате, совершенно явно занятой, потому что из нее доносился властный мужской голос — голос адмирала, подумал Финн, привыкшего к повиновению.
Финну были видны широкие плечи оратора и часть его головы с длинными седыми волосами. Похоже, старик, хотя находится в очень неплохой форме — осанка под стать голосу, адмирал на мостике фрегата. Возможно, это и есть мистер Клингхаймер, который потребовал мешок с головами. Его собеседник отвечал, отрицая, что допустил какую-то глупость, в которой его недвусмысленно обвиняли. В следующий миг Финн услышал голос Бомонта — карлика трудно было не узнать.