— Что такое гедонист? — спросила Кендалл.

Ее отец задумался.

— Это когда ты покупаешь по кредитным картам то, что не можешь оплатить, меняешь кучу работ и имеешь кучу… знакомых дам.

— Хороший эвфемизм, папа, — округлила глаза Бренди.

Я восхищенно подумала, что только в семье Мортенсенов четырнадцатилетние употребляют слово «эвфемизм».

Андреа подошла к портрету и залюбовалась собой молодой. На фотографии на ней было кружевное платье с длинными рукавами, оставлявшее плечи обнаженными.

— Ах, было же время, — вздохнула она. — До того, как беременность изуродовала мое тело.

— Ну, это было не только до беременности, — многозначительно заметил ее муж.

Она бросила на него угрожающий взгляд. Бренди застонала.

Сет спрятал улыбку и сменил тему разговора:

— Там в церкви был ужасный ковер. Бордовый, с грубым ворсом. — Он покачал головой. — Наверное, я предпочту жениться на улице.

— Боже мой, — с притворным ужасом воскликнул Терри. — Не могу поверить, что ты хотя бы допускаешь возможность женитьбы. Я думал, ты женат на своей литературе.

— Ну, у меня никогда не было предубеждений против полигамии.

— Что за полигамия? — выпучила глаза Кендалл.

Потом, когда с гостиной было покончено, мы с Сетом начали уборку, пока Терри и Андреа укладывали потомство. Девочки сопротивлялись, цеплялись за меня и Сета, требуя договорить и желая увидеть нас завтра.

— Мои племянницы думают, что ты рок-звезда, — заметил он, когда мы мыли на кухне кисти. — Кажется, они любят тебя больше, чем меня.

— Разве от меня невозможно оторвать Кейлу? Кстати, она когда-нибудь говорит?

— Бывает. Обычно когда чего-нибудь добивается — конфеты или каких-нибудь мелких предметов, которыми может подавиться.

Мы молча продолжали мыть кисти, пока я не заговорила на тему, засевшую у меня в голове с тех пор, как он упомянул ее.

— Свадьба на улице, да?

Мысль о женитьбе Сета доставляла мне какое-то извращенное удовольствие. Потому что, с одной стороны, я ведь женщина, а для женщин свадьба — это очень важное и приятное событие; а с другой стороны, я суккуб, и мне уж точно не стать его невестой. К тому же мое смертное супружество оказалось не слишком удачным. Я изменяла мужу, я довела его до депрессии — хотя тогда и слова такого еще не знали, — и в конце концов я продала душу и присоединилась к сонмам адова воинства. Все это не слишком способствовало матримониальным успехам.

Сет скосил на меня удивленный взгляд:

— Да.

— Не слышала, чтобы какому-нибудь парню приходила в голову подобная идея.

— Иногда это с нами случается.

— Ты разработал и другие детали? Или просто праздник любви на свежем воздухе?

Он задумался, и мы вернулись в гостиную. На его лице появилось сосредоточенное выражение, как всегда, когда он сочинял очередную строчку или намеревался сказать что-нибудь умное.

— Я хочу хороший банкет, — наконец сообщил он. — Не такой, знаешь, дешевый, с холодной нарезкой. И никаких бантиков на стульях и прочей мишуры. Ненавижу.

— Ого! Похоже, ты все обдумал.

Я начала отдирать от стен липкую ленту, а он, стоя на коленях, собирал с пола оставшиеся кисти.

— И еще я хочу, чтобы моя невеста надела туфли с открытыми мысками.

— Почему с открытыми?

Он поднял на меня изумленный взгляд:

— Потому что пальцы сексуальны.

Я взглянула на свою голую ногу. Пальчики были маленькие и симпатичные, ногти выкрашены бледно-лиловым лаком. У Андреа не нашлось обуви моего размера.

Я одарила его лукавой улыбкой:

— Такие, как эти?

Он отвернулся и продолжил работу. Бросив липучку, я подошла к нему, стараясь не расхохотаться:

— Объяснитесь, Сет Мортенсен, вы фетишист?

— Это не фетишизм, — невозмутимо ответил он. — Просто высокая оценка.

Теперь я рассмеялась:

— Да ну? — Я пощекотала его пальцами ноги. — Ты высоко ценишь эти пальцы?

— Я все в тебе высоко ценю — даже твой норов.

Присев рядом, я положила руку ему на плечо:

— Подумать только! Все это время я гарцевала вокруг тебя в блузках с глубоким вырезом и без нижнего белья, страшась твоего непоколебимого сопротивления, когда на самом деле пальчики ног…

— Без белья? — перебил он. — Подожди. А сейчас?

— Рот на замок. Тебе придется выяснять старомодным способом. Рассказывать не собираюсь.

— О-о, — предостерегающе протянул он, — у нас есть способы развязать вам язык.

— Например?

Неожиданно стремительным движением Сет вскочил и перекатил меня на спину. Одной рукой он прижал меня к полу, а второй занес надо мной влажную от краски кисть.

— Эй! — взвизгнула я. — Это не сексуально. Это даже не круто.

На самом деле это было сексуально именно в такой степени, в какой и должно быть. Он сделал вид, будто вонзает в меня кисть, и, хотя не завершил удар, меня всю передернуло.

— Что такое? — дразнил меня он. — Тебе же не страшны раны.

— Ох! Ты извращенный подонок.

Его губы скривились в порочной ухмылке, и он слегка мазнул кистью по моей щеке. А потом оставил такой же след на другой щеке.

— Готова к бою, — объявил он и немного расслабился.

Я тут же воспользовалась ситуацией и с победным криком высвободилась и перевернула его. Теперь я нависала над ним, одной рукой упершись ему в грудь, другой держа его руку.

— С каждым днем я узнаю о тебе все больше, — заметила я, склонившись к нему. — И вижу темную твою сторону.

Мой конский хвост распустился, и теперь волосы спадали, образуя нечто вроде полога вокруг его лица.

— Тебя это тревожит?

— Как-то даже нравится, если честно.

Я исполнила «поцелуй украдкой» — так мы называли эдакий не слишком глубокий поцелуй, не пробуждающий суккубовского естества. Едва сдержавшись, я просто прижималась к нему губами. Одной рукой Сет обнял меня за спину, другой перебирал волосы. На лице его играла ленивая, довольная улыбка.

— Хочешь, пойдем что-нибудь перехватим?

— Что ты имеешь в виду?

— Все. При условии, что общество найдет это съедобным.

Улыбнувшись, я снова его поцеловала, только на этот раз не озаботилась тем, чтобы поцелуй был действительно «украдкой». В нужный момент я не остановилась, а, наоборот, смелее проникла языком между его губ. Удивительно, что это неблагоразумие резко прекратил не начавшийся переход энергии, а сам Сет.

— Фетида, — предостерег он, отстраняя меня — не грубо, но и не слишком деликатно.

Я уставилась на него, внезапно лишившись рассудка. Я хотела целовать его еще и еще. Забыв, к чертям, о своей суккубовской сущности.

И виной тому не только влечение, или наша схватка, или замечания по поводу пальцев и нижнего белья. Так подействовал весь этот вечер. Из-за того, что я как бы стала частью семьи. Из-за разговоров о свадьбе, которой никогда не бывать. Меня вдруг захлестнули переживания. Радость и счастье быть рядом с ним. Сознание, что он любит меня такой, какая я есть. Теплое умиротворение, само собой возникавшее в его присутствии. Но конечно, не все чувства были светлыми. Ярость оттого, что наши отношения не допускают полного слияния. Отчаяние оттого, что он не бессмертен. Ревность оттого, что я никогда не стану его невестой. Что там сказал Джером? Что я лишаю Сета всех нормальных проявлений жизни? А я? Ведь я даже простым поцелуем не имею права выразить все эти переживания.

— Фетида, — повторил он, вглядываясь в мое лицо, на котором наверняка было совершенно безумное выражение. — Давай же. Ты сильнее этого.

Он говорил печально и сочувственно, но вместе с тем твердо и покровительственно. Его слова выхватили меня из водоворота эмоций, вдруг заставив почувствовать свое, ну, недостаточное ему соответствие.

Вернувшийся в гостиную Терри изумился, увидев меня сидящей верхом на его брате.

— А вам, ребята, в постель не пора?

Мы с Сетом обменялись горькими понимающими улыбками.

— Если бы, — сказала я.

Когда все было убрано, мы отправились на поиски очень позднего обеда. Мы были спокойны, никто не упоминал о том, что случилось. Наверное, он сознавал, что мне тяжелее, чем ему, и хотел как-нибудь меня утешить. Но очевидно, в голову ничего не приходило, поэтому мы не разговаривали до тех пор, пока не вернулись к дому Терри за своими машинами.