Процессия достигла спиральной лестницы, освещенной безбожно коптящей масляной лампой. Спуск оказался хоть и надежным по сравнению с прыгающими досками, но таким узким, что Матушка Ласвелл чуть ли не терлась плечами о стены, а Эдди шел перед ней, хотя и не отпуская ее руку. Наконец они выбрались во внутренний двор, вновь наполненный людьми, по окончании побоища высыпавшими из своих убогих жилищ.

К ним подошел расфуфыренный коротышка с крысиными чертами лица, наклонился и потрепал Эдди по подбородку.

— А кто это у нас тут? — засюсюкал он, приторно улыбаясь. Мальчик попятился и прижался к Матушке Ласвелл.

— Проваливай, Коржик, — бросил ему Джордж. — Ты, как обычно, соизволил явиться, когда праздник закончился.

— Или только начался, — отозвался Коржик, уставившись на Эдди. Потом высунул язык, достал им до кончика собственного носа и подмигнул. — А что касается твоих укоров, утром мне предстоит работенка. Так что, пока вы тут шумели, я возился с аппаратом.

— Да чтоб тебя разорвало ко всем чертям вместе с твоим аппаратом! Ты прячешься за спиной доктора, висельник, но кара тебя настигнет, помяни мое слово! — после сей отповеди Джордж обратился к Матушке Ласвелл: — Теперь мальчонку я беру на себя. Эта улица ведет на Уайтчепел-роуд, мэм. Вам лучше прямо сейчас и двинуть, пока еще стоит ночь. Фред и Кокер проводят вас по трущобам. Потом возьмите южнее к реке и Тауэрскому мосту. Может, на Айлсфорд есть поздний поезд. Доктор дал нам понять, чтобы мы привели мальчика, но про вас, мэм, он ничего не сказал. Так что вам лучше убраться подобру-поздорову, пока он не вспомнил и про вас. Здесь вы точно ничего не сможете поделать. Ради собственного блага отправляйтесь домой, а о будущем пускай уж позаботится судьба.

— Дитя невинно, — произнесла Матушка Ласвелл, впившись в физиономию Джорджа суровым взглядом. — И я возлагаю на вас ответственность печься о его безопасности, ради спасения собственной души. И не судьба позаботится о вашем будущем, а вы сами, сэр. Как и все мы, если хотим уберечься от адского пламени. Я не верю, что вам доставляет удовольствие лицезреть детские страдания. Я вижу это по вашему лицу, хотя не могу сказать того же о вашем товарище, — она кивнула на коротышку, по-прежнему с вожделением таращившегося на Эдди. — Он мразь, — продолжила женщина, — но вы лучше, нежели считаете себя. Подумайте об этом.

— Он мне не товарищ, мэм. Но вам лучше уйти. Здесь вы ничего не измените.

Как ни странно, лысый головорез выдержал взгляд Матушки, и теперь она задумалась, возымеют ли ее слова какое-либо действие. Затем женщина резко развернулась и быстро зашагала прочь, преследуемая по пятам Фредом и Кокером. Эдди заплакал, но обстоятельства вынуждали Матушку идти не оглядываясь. Она поклялась себе, что вернется за малышом, хотя пока понятия не имела, как это осуществить.

Некоторое время спустя перед ней во всю ширь раздалась Уайтчепел-роуд, и Матушка Ласвелл двинулась на юг, как и советовал Джордж. Пересекая Коммершл-стрит, она оглянулась. Фред и Кокер исчезли, и она осталась одна, однако отнюдь не влекомая волей волн. Поздний поезд на Айлсфорд в ее планах не значился абсолютно. Три часа назад она оставила Мейбл одну-одинешеньку и теперь намеревалась проведать ее. К тому же ей требовалась помощь подруги, хотя, вполне может статься, Мейбл и не обрадуется ее возвращению, учитывая ту беду, что Матушка Ласвелл на нее навлекла.

Однако не сделала она и двадцати шагов, как увидела на противоположной стороне улицы направляющегося ей навстречу мужчину, черты лица которого ясно различались в свете газового фонаря. Матушка Ласвелл мгновенно узнала его — этот тип с накладными бакенбардами, в парике и черном сюртуке скрывался в мастерской Нарбондо. Теперь он шел уверенно и смотрел прямо перед собой, как человек, задержавшийся в гостях за серьезной беседой и мечтающий поскорее добраться домой, при этом не привлекая к себе особого внимания.

Женщина еще раз скользнула взглядом по приятелю Нарбондо и внезапно вспомнила, что уже неоднократно видела его: незадолго до смерти Эдварда этот человек несколько раз навещал ее мужа в «Грядущем». Да-да, с той поры прошло немало лет, и маскировка была неплоха, но старый любитель вивисекции остался самим собой. И теперь у него появились тайные делишки с Нарбондо! После событий в резиденции доктора этот тип, несомненно, знал, кто она такая — а может, тоже вспомнил давно минувшие дни? Но заметил ли он ее сейчас? А если и заметил — как раз этой дорогой нужно идти на вокзал. «Взялся за гуж…» — подумала Матушка Ласвелл и, дождавшись, пока ее старый знакомый свернет за угол, пересекла улицу и зашагала за ним следом.

Наконец-то Мейбл Морнингстар снова ощутила себя почти полноценным человеческим существом. Проснулась она голодной — головная боль совершенно прошла — и спустилась в таверну, где с аппетитом съела миску перлового супа и пару добрых ломтей хлеба с сыром, прекрасно восстановивших ее силы.

За ужином ум и сердце Мейбл были обращены к подруге: она размышляла о печальном положении, в которое та попала, терзаемая противоречивыми чувствами да тем вихрем, в который ей самой пришлось окунуться. Мейбл так и не пришло в голову, чем она могла бы помочь. Она и вправду едва ли понимала мотивы и намерения Харриет Ласвелл. Редко когда ей доводилось ощущать сознание, столь ужасающе в себе неуверенное и в то же время полное решимости действовать.

Было уже поздно, когда Мейбл вернулась домой, прихватив из таверны недоеденный хлеб и сыр на завтрак. Проспав большую часть суток, снова ложиться в постель она не собиралась, а решила побаловать себя всецело заслуженным глотком французского коньяка. С бокалом предсказательница уселась в кресло для чтения, занимавшее самый освещенный угол комнаты. На столике рядом лежал томик «Нортенгерского аббатства», не самого любимого ею, однако определенно достойного прочтения романа мисс Остин. Впрочем, взявшись за книгу, Мейбл так и не смогла сосредоточиться на тексте.

Тогда она вновь принялась изучать испорченную настольную карту, в очередной раз дивясь длинной прорехе на пергаменте и вспоминая тот ужасный миг, когда все ее чувства подавила чья-то злая воля и она потеряла сознание. Затем Мейбл помолилась про себя за подругу: пусть Харриет выберется из этой передряги без потерь и горестей — или, по крайней мере, их окажется не больше, чем она сможет вынести.

Вдруг с лестницы донеслись шаги — мужские, судя по тяжелой поступи. Не задумываясь, Мейбл схватила нож для разрезания бумаги. В памяти предсказательницы внезапно всплыло медленно приближающееся лицо, не сводящее с нее пристального взгляда, и ужас пробрал ее с ног до головы.

Вопреки крайне неприятному окрасу охвативших ее эмоций, Мейбл не могла не поразиться необычайной яркости воспоминания. Шаги меж тем замерли возле двери, и воцарилась продолжительная тишина, в течение которой женщина успела полностью успокоиться. Страх оставил ее так же быстро, как и появился. Возможно, это кто-то совершенно незнакомый — в конце концов, к ней наведываются и клиенты. Она отложила ножик, почувствовав себя крайне глупо. Затем послышались нерешительный стук и шарканье ног.

Мейбл встала и отворила дверь, придержав ее носком туфли. На площадке, ломая в руках шапку, стоял высокий, болезненно тощий мужчина. Он нарочито отступил на два шага от двери, чтобы не нависать над ней.

— Меня зовут Билл Кракен, мэм, — заговорил он. — Мы с вами не знакомы, но я друг Матушки Ласвелл. Я приехал в Лондон, чтобы отвезти ее домой в Айлсфорд. К вам я зашел на случай, ежели она наведывалась к вам. Вы ведь вроде как подруги.

Что-то в поведении незваного гостя с весьма необычной, что и говорить, внешностью тронуло Мейбл — определенно, естественная скромность и доброта, исходившие от него.

— Она действительно была у меня, — ответила женщина и отступила в сторонку. — Заходите, пожалуйста.

Кракен нерешительно, словно совершая нечто не подобающее ему по статусу, вошел.